Чуть живой. Не чирикает даже:
Замерзает совсем воробей.
Как заметит подводу с поклажей,
Из-под крыши бросается к ней!
Николай Рубцов
Тихие городские дворики: притулившиеся друг к другу дома, несколько старых деревьев, верно хранящих память об ушедших временах и событиях, обязательно всеми любимая скамейка и ещё пара гаражей, расписанных в технике граффити, завершающих картинку незатейливой жизни их обитателей, вызывают ощущение тепла, покоя и какой-то трогательной заботы.
Уже родившееся в тебе чувство ностальгии усиливается глубокой осенью, когда, сбрасывая листву, не нарушая при этом уюта маленько-го двора, дружно засыпают деревья. Прозрачные, своей графикой, они подчеркивают красоту маленьких балкончиков, разных по конфигурации окон и наличников.
Весной испытываешь несколько иное ощущение... Просыпаясь, деревья торопятся прикрыть своей зеленью все те же окна, не давая солнечным лучам прогревать внутренние помещения; причём, одни из них успевают осыпать жителей двора спелыми тутовыми ягодами, другие – напитать воздух чудесным запахом, каким только может обладать цветущая акация. Видя то, что чарует взор и приятно сердцу, начинаешь верить в бесконечную радость.
Уже почти все старые окна заменены на новые, так называемые окна нового поколения. Их можно приоткрывать, открывать, причём, в любое время года, в отличие от прежних, состоящих из двух рам, что на зиму плотно закрывались и оклеивались длинными бумажными лента-ми.
На память приходят строчки из стихотворения Аполлона Майкова, в которых упоминается действо, которое было когда-то почти ритуальным – вставлять ещё одни рамы на зиму:
«Весна! Выставляется первая рама!
И в комнату шум ворвался,
И благовест ближнего храма,
И говор народа, и стук колеса...».
Теперь, открывая окно в любой момент, можно обмениваться с соседями приветствиями, бросать дворовой собаке хрустящую косточку, наконец, кормить птиц, облюбовавших старую акацию, вблизи твое-го окна, в качестве места отдыха.
Возвращаясь как-то вечером с работы, я купила буханку пышного белого хлеба, а утром, нащипав его кусочками, аккуратно разложила на подоконнике. Первыми моими гостями оказались забавные воробьи. Они долго не решались приблизиться к сытной кормушке, тогда я закрыла окно, задёрнула белый полупрозрачный занавес и ушла вглубь комнаты.
Немного помедлив, видимо, подчиняясь чувству самосохранения, они, наконец, шумно засуетились за стеклом. Звуки, создаваемые их крошечными ножками и клювами, напомнили падение первых капель дождя, ударяющихся здесь и там, затем создающих равномерный шум бесконечно сыплющихся с неба прозрачных бусин, разбивающихся в брызги при соприкосновении с землей. Ритм дождя и мелькание живых пятнышек породил ассоциации ещё и с танцем.
Однако, звуки неожиданно стихли.
Выглянув из окна, я увидела, что мои подопечные неподвижно сидят на ветках дерева, глядя на меня. Каждый из них держит в клюве, несоразмерный с его маленьким тельцем, большой кусочек белого хлеба. Поведение воробьишек демонстрировало замешательство, в котором они явно находились. С одной стороны, привалило счастье насытиться на два дня вперед, – анализировала я потом эту комичную сценку, исходя из их соображения, с другой стороны – незадача, что будет с остальной едой, так щедро рассыпанной чьей-то рукой?
Я смотрела на них, потеряв способность говорить, но при этом чувствовала, что изумляюсь, улыбаюсь, смеюсь и плачу одновременно.
Чтобы прервать затянувшуюся паузу, я снова задернула занавеску.
С того дня я старалась постоянно подкармливать своих маленьких друзей, особенно с наступлением холодов. Я сыпала крошки на подоконник, задёргивала занавес и, напрягая слух, ждала, когда начнётся их дивный танец.
Они стали прилетать постоянно, и я заметила, что порой в течение целого дня сама нахожусь под наблюдением: стоило лишь легонько коснуться занавески, как маленький разведчик обнаруживал себя. Каким-то образом срабатывала сигнализация и вот они уже все тут как тут. Уселись на ветках – ждут!
Иногда в ожидании сытного обеда они всей стайкой повисали на гибких ветвях другого дерева, стоявшего чуть поодаль, и, раскачиваясь на ветру, искоса поглядывали в сторону моего окна. Я пыталась их даже считать: два, четыре, семь, ещё четыре, ещё три... Какие-то из них ускользали из поля моего зрения, другие – непоседы бесконечно пере-летали с места на место, третьи, наоборот, сидели неподвижно, и я принимала их за пучок сухих прошлогодних листьев. Словом – двадцать!
Зима пришла, когда не ждали. Неожиданно столбик термометра опустился до отметки 30 градусов ниже нуля. Стайка моя заметно по-уменьшилась. Это меня не на шутку обеспокоило. Интересно, думала я, где они прячутся от холода, под какой крышей ночуют, откуда прилетают и почему не все.
Через несколько дней их уже было шесть, от силы – восемь. Бедные птахи! Хорошо, что морозы в нашей местности непродолжительны.
Скоро они совсем перестали появляться. Ветер сдувал крошки с окна, обнажая следы пребывания здесь когда-то маленьких хлопотливых птичек.
Я больше не покупала хлеб, а остатками другой пищи, вроде рыбы, подкармливала неизвестно откуда взявшегося котёнка, что теперь часто грелся на тёплой трубе, лежавшей на вертикальных опорах на уровне второго этажа, забиравшегося на неё по стволу всё той же акации.
* * *
Пришла весна. Снег исчез задолго до её прихода: часть его рас-таяла, остатки, конечно же, некстати, унёс с собой куда-то в бескрайнюю степь, налетевший с севера ветер.
Когда установились солнечные дни, я помыла окна, выходившие, как во двор, так и на улицу. Надо сказать, что с первым пришлось из-рядно повозиться. Битый час я скоблила не только подоконник, но и стекла, удаляя с них прилипшие крупинки мусора и черствого хлеба.
Смотрю на чистый подоконник, правильно его называют «стоком», и думаю, какой толк от того, что он снова блестит как новенький, намного приятнее использовать его с целью оказания помощи все тем же бессловесным птахам. Снова сыплю крошки и жду гостей.
Корм исчезает, независимо от того, какой была в этот день погода, ветреной или тихой. Оказывается, его незаметно склёвывают воробьи, только не мои знакомые – чужие. Вместо пушистых коричневых комочков, серенькие фигурки, всё больше продолговатой формы. Осторожные и на удивление спокойные эти смышленые создания, по-чти бесшумно двигаются по подоконнику и клюют крошки до тех пор, пока не насытятся.
Я снова и снова насыпаю корм, задергиваю занавес и ухожу по-дальше от окна. Затем, напрягая слух, всё пытаюсь услышать взмах крыльев взлетающей в едином порыве стайки, как в случае кажущейся опасности это делали те, что умели танцевать...