ПЕСНИ КАК СВОДКИ О ЖИЗНИ

 

Какой волшебник всколыхнул сперва

Основу песни – душу человечью?

Х. Берулова

 

 

Песня по-разному входит в жизнь человека: то привлекает своей мелодией, то исполнительским мастерством, а то врезается в память своим содержанием – сутью, мыслью. Это зависит от того, каким будет знакомство с ней, на что откликнется душа.

Так повелось с детства, что на каждое слово у меня в голове возникает картинка, каждая мысль рождает зримый образ. Видимо, отсюда в моем восприятии слова песни, вернее, стихи, – главное, а мелодия это – всего лишь красивый способ донести до слушающих своё или чьё-то отношение к любви, к событию, истории, которым владеют композиторы-песенники.

Первые песни, не считая колыбельных, из тех, что я восприняла осознанно, и что своим содержанием произвели на меня неизгладимое впечатление, я услышала от старой цыганки.

В послевоенные годы приходилось видеть много нищих. Их вид вызывал сострадание, как душевная рана отзывался болью в сердце. Они обычно сидели у церкви, усердно молясь, всякий раз, когда им в руку клали монетку.

Но я запомнила нищенок, которые зарабатывали эти монетки своим трудом – исполнением песен. Это две старые женщины: одна, на вид русская, почти слепая – поводырь; она всегда молчала, только акком-панировала. Другая, совсем ослепшая – цыганка, вела основную партию на гитаре и пела. Помню, какая у неё была тёмная кожа; длинные сухощавые пальцы; волосы седые, сквозь которые кое-где виднелись черные пряди; серьги, наверное, медные – колечки; и голос необычайно низкий, с хрипотцой.

Они ходили по улицам из одного двора в другой в сопровождении детворы, усаживались прямо на землю и под гитару исполняли песни на очень тогда популярную мелодию «кирпичики». Слова этих песен пробирали до костей: их герои – сироты, обиженные или незаслуженно наказанные люди, не могли вызвать у нас – детей ничего, кроме горечи и слёз. Сострадание к персонажам песен, а, может быть, к самим ис-полнительницам, заставляло нас бежать к родителям, просить немного мелочи, чтоб громко, со звоном положить их в покрытую ржавчиной баночку из-под консервов. Как правило, она стояла здесь же на земле, у ног старушек, обутых в какие-то старые нелепые башмаки, отдаленно напоминающие женские туфли...

Две-три подобные песни были в репертуаре и у моего отца-фронтовика.

Когда приходили друзья, он пел, аккомпанируя себе, то на гитаре, то на гармони, позже пел под баян. Высоким голосом он выводил: «Ой, вы кони мои вороные...», а мама – низким, грудным подхватывала: «...черногривые кони мои».

Любое застолье тогда сопровождалось хоровым пением. Похоже, люди собирались вместе, скорее попеть или послушать пение, чем по-говорить.

Когда гости засиживались допоздна, нас с братом потихоньку пытались отправить спать. Разумеется, это было сделать трудно. Тогда отец, зная, как я болезненно воспринимаю тексты некоторых произве-дений народного песенного творчества, подмигивая собравшимся, начинал наигрывать «кирпичики», то есть мелодию песни, в которой злая мачеха жестоко избавлялась от детей-сирот. Тут я уже сама бежала в спальную, бросалась в постель, пряча голову под подушку.

Наверное, у каждого человека есть знаковая песня, и даже не одна.

У меня их много. В первую очередь те, что звучали по радио, при-общая к событиям, происходящим в стране. Это песни радостные и ритмичные, целеустремляющие и сплачивающие:

 

Вьётся дорога длинная, здравствуй, земля целинная,

Скоро ли я увижу свою любимую в степном краю?

 

Или еще:

 

Родина слышит, Родина знает,

Где в облаках её сын пролетает...

 

Они учили любить свою землю, звали на подвиг, открывали гори-зонты для приложения сил:

 

В буднях великих строек,

В весёлом грохоте, в огнях и звонах,

Здравствуй, страна героев,

Страна мечтателей, страна учёных!

 

Учась ещё в начальной школе, задолго до знакомства с «Тремя мушкетёрами» Александра Дюма, мы – дети дружили как «Три танкиста – экипаж машины боевой», участники боёв у озера Хасан, то есть герои песни, впервые прозвучавшей в фильме «Трактористы». Подражая им, мы старались понимать друг друга с полуслова, читать одни и те же книжки, одинаково одеваться, а, главное, не расставаться – всегда быть вместе: и в школе, и на улице в свободное от домашних дел время.

На особом месте в моём сердце всегда находилась песня «Орлёнок».

 

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца

И степи с высот огляди,

На веки умолкли весёлые хлопцы,

В живых я остался один...

 

Будучи подростком, я по-прежнему не переносила «страшных» сюжетов и «горьких» слов, и потому тайком плакала над судьбой вихрастого паренька, которого вели «на расстрел». С яростно колотившимся сердцем я ждала слов последнего куплета популярной песни, что давали веру в спасение, в дружбу и поддержку.

 

Орлёнок, орлёнок, товарищ крылатый,

Ковыльные степи в огне.

На помощь спешат комсомольцы-орлята,

И жизнь возвратится ко мне.

 

Тогда я ещё не знала, что через десяток лет буду работать вожатой в самой лучшей на свете детской здравнице «Орлёнок» (Всероссийский пионерский лагерь), а эта песня к тому времени станет гимном для всех ребят и взрослых, что приезжают туда трудиться и отдыхать. И исполняться она будет, непременно, стоя, и только в особо торжественных случаях.

Прошли годы, а я по сей день вспоминаю добрые традиции, что живут в «Орлёнке». И, прежде всего, это правила поведения или законы, как их там называют: Закон «Ноль-ноль», Закон «Моря», «Поднятой руки», «Территории» и даже – «Бережного отношения к песне». Это значит: плохо, когда ты, опаздывая, привлекаешь к себе внимание занятых делом людей; нельзя заходить в море в отсутствии старших; относись к окружающим с уважением, то есть не создавай лишнего шума и не сори. Каждый человек – «орлёнок», будь то подросток или юноша, со-измеряет эти правила со своими убеждениями, способностью и желанием жить в соответствии с ними. Затем на Общем сборе дружины поднимает руку – «за», говоря тем самым о том, что он берёт на себя ответственность за соблюдение всех этих норм поведения, поскольку чувствует необходимость в этом.

Что касается бережного отношения к песне, то речь идёт о том, что поэтами и музыкантами создано великое множество песен, и лучше петь их в своё время и соответствующем месте: вечерние – вечером, походные – в походе, лирические – у костра, маршевые во время ходьбы. И песню надо допевать до конца как дань уважения к её авторам. Песни у костра, сколько их перепето!

 

Осень бродит по лесным дорожкам, ты ведь тоже любишь вечера.

Подожди, постой еще немножко, посидим с товарищами у костра...

 

или:

 

Я расскажу тебе много хорошего, в эту прекрасную ночь у костра.

В зеркале озера звёздное крошево я подарю тебе вместо венца...

 

Сегодня мы забыли магию пионерских костров – тесный круг друзей, споры до утра, картошку с привкусом дымка и, конечно же, песни, что поют все вместе, в полголоса; песни, которые учат радоваться, мечтать и дружить.

Мы недооцениваем и целительные свойства огня. С незапамятных времён это светоносное начало привлекает сердца людей. В народном понимании огненная стихия торжественна. Недаром говорят, что огненное желание будет исполнено.

С каждым годом орлятских песен становится больше. Их написали и пишут именитые авторы, вроде Юрия Визбора и Ады Якушевой, Николая Добронравова и Александры Пахмутовой и совсем неизвестные; песни рождаются в самой здравнице, их привозят из разных уголков страны те же дети и вожатые. В памяти живёт красивая песня, рож-дённая в самом «Орлёнке», её авторы Сталь Шмаков и Олег Газман, теперь – крупные ученые, педагоги:

 

Пичужек сонных бормотанье и шелест листьев впереди.

Ты прибежала на свиданье, а галстук не сняла с груди.

И вьются уголочки шёлка у алых губ твоих опять,

И не решусь я долго-долго тебя поцеловать.

 

...Как-то незаметно пришёл момент, когда я почувствовала, что все песни о ЛЮБВИ, по сути – обо МНЕ и написаны для МЕНЯ. Какая это Радость! Радость разлилась во все стороны жизни, заполнила со-бой небо и землю, ночь и день, разум и чувства.

Вслед за этим услышала совершенно новые песни, ворвавшиеся в мой мир вместе с открытием мною и рок-культуры. Песни, наполненные нежностью и болью, тоской и любовью, звучали в исполнении групп «The Beatles», «Mamas and papas», «The Bee Gees. Стоило только поставить неизвестно где и как раздобытую пластинку, как всё вокруг наполнялось прекрасными звуками, филигранно звучащими голосами, сливающимися в один: «Yesterday all my troubles seemed so far away...».

Слушая музыку, я распахивала окно навстречу потокам свежего мартовского воздуха. В комнате пахло весной, морем и ещё тем удивительным ароматом, который свидетельствует о первых днях жизни ма-ленького человека – материнским молоком.

Я заворачивала сына в тёплый шерстяной плед, мастерила по-стельку у открытого окна, а затем, примостившись рядом, с любопытством рассматривала это незнакомое крошечное существо. Ещё недав-но оно было мной, а теперь как наливное яблочко, оторвавшееся от ветки, живёт само по себе! Спит! Дышит и даже улыбается! «Солнышко», «конфеточка», «цветочек», «звоночек», а ещё «журавлёнок»!

«Журавлятами» называли малышей, родившихся в семьях сотрудников «Орленка» – учителей, врачей. Было принято считать, что «орлятами» не рождаются, ими становятся. Кстати, где-то читала: «Когда мать мечтает о том, чтоб её ребенок вырос доблестным во всех отношениях человеком, непременно высоко духовным, она прокладывает ему путь к будущим победам»!

Находясь ещё в роддоме, я получила поздравление и одновременно послание – тетрадный лист, исписанный мелким почерком: «Дай, крылья крепкие орлёнку, чтоб ввысь взлетел он к облакам». Оно было написано там же в больнице, только в отличие от родильного от-деления, этажом выше – в хирургическом. Их автор – вожатый Виктор Морозов в своём экспромте напутствовал: «Пусть будет он здоров и честен, / И горд, и смел, душою чист. / Пусть будет миру он известен / Как всей деревне гармонист...».

Этот листочек хранится как реликвия.

Песни в семье продолжали звучать и живом исполнении, только теперь их пел под гитару муж. У него был сильный голос: он с лихвой подражал самому Тому Джонсу, покоряя слушателей исполнением из-вестной песни «Делайла».

Однако, рано или поздно в жизни начинается новый период: с каждым годом всё старше становятся родители, всё заметнее в их об-лике проступают следы пережитого: любви и страданий, встреч и потерь, болезней и исцелений. И чем тожественнее в те годы начинали чествовать фронтовиков, вспоминая их подвиги, тем острее становилось желание удержать их здесь, на земле. А песни о войне, в их числе одна с незамысловатыми словами, исполняемая под гитару, острее да-вали это почувствовать:

 

Под Москвой в серебряном бору девушка стояла на посту.

Падал на шинель её снежок, падал и взлетал её флажок.

 

Образ девушки-регулировщицы сливался в моём сознании с образом мамы, тоже прошедшей войну, только в качестве связистки. На память приходили её рассказы о том, как трудно было женщинам на войне. Как приходилось ползти с катушкой кабеля по твёрдой заснеженной земле, как тяжко было видеть разрушенные селения, голодных и искалеченных горем людей; как влюбилась в командира сапёров и как полюбил и оберегал её он.

Женщин-военных мобилизовали ещё до того, как зазвучали победные салюты, и он отправил её одну в свой город, в свою семью. А она постеснялась появиться там, ещё, не будучи его женой. Так прервалась между ними связь.

Она мучилась от неизвестности много лет. Ведь он так и не приехал за ней. А в день 25-летия Победы над фашистской Германией послала на его адрес поздравительную телеграмму. Ответа не последовало, и она ещё десять лет страдала от того, что сделала: ведь, если он не вернулся тогда с войны, какой удар она нанесла его матери.

 

У скрещенья четырех дорог я увидел скромный бугорок,

Поклонись, товарищ или брат: здесь погибла девушка-солдат.

 

Конечно, другие песни о войне достойно пользуются популярностью и любовью в народе, пробуждают воспоминания, заставляют за-думаться о вечном, но для меня именно она стала песней сердца. Слушая её, я не только вспоминаю близких мне людей, но и всем своим существом выражаю признательность тем, кто недолюбил, не успел стать матерью или отцом, тем, кто мечтал вставать по утрам вместе с солнцем и радоваться каждому дню, прожитому на земле...

 

«Ах, как годы летят, мы грустим, седину замечая...».

 

Подросли сыновья, они тоже любят петь, а ещё сочинять, причём, очень хорошие песни. Но, поскольку они живут далеко от родного дома, чаще приходится слушать позывные телефона, где звучит фрагмент песни в их исполнении. Я не тороплюсь нажимать кнопку с командой «слушаю», глазами слежу по табло, в какой момент закончится музыкальный сигнал, а в это время вслушиваюсь в звучащие голоса, в ме-лодию и слова, написанные ими, кажется, тоже для МЕНЯ:

 

И мы летим, не зная, что растают, словно воск,

Крылья наших кораблей.

Но тот, кто ждёт, и тот, кто знает, что вернёмся в срок,

Корабли пошлёт нам вслед... Пошлёт нам вслед...