ВИШЕНКА
«Весна тревожней стала и грустней,
И День поминовенья недалёк…
Курильница из яшмы. А над ней,
Редея, извивается дымок.
Не в силах встать – лежу во власти грёз,
И не нужны заколки для волос.
Прошла пора цветенья нежных слив,
Речные склоны поросли травой.
Плывёт пушок с ветвей плакучих ив,
А ласточка всё не летит домой.
И сумерки. И дождик без конца.
И мокрые качели у крыльца» .
Ли Цинчжао (1084–1155).
– Опять весь день лежишь? Вставай, поешь немного, потом снова ляжешь, если захочешь, – мать бережно поправляет скатившееся на пол одеяло, садится на краешек кровати, устало складывая руки на коленях. – Что ты там прячешь? Опять свою Лициджу читаешь?
– Ли Цинчжао, мама. Цин – чжао, Цин – чжао! Сколько раз тебе повторять? Неужели так сложно выговорить?
– Дай посмотреть, что ты сейчас читаешь? «…Свет курильницы тускло мерцает, словно омут манит постель…» – что это? Нельзя тебе сейчас такие стихи читать, они на тебя плохо влияют. Посмотрись в зеркало, снова глаза припухли. Ты ведь у меня – красавица! Перестань хандрить, так совсем ослабнешь… А сборник этот я спрячу до счастливых дней. И не обижайся на меня, пожалуйста. Так лучше для тебя.
– Я так забываюсь, мам.
– Понимаю, дочка: с кем такое не случается? Вон, твоя…
– Ли Цинчжао.
– Да, китайская поэтесса, в каком веке переживала то же самое, в двенадцатом? Все мы женщины, где бы, когда бы ни жили, рано или поздно проходим через это: ОН уходит – ОНА страдает в одиночестве.
– Я, как Спящая царевна, мам, хочу во сне пережить эти муки. Как излечусь, так и проснусь.
– Ты, когда проснёшься через сто лет, он будет совсем стареньким, ты его и не узнаешь. Мимо тебя проковыляет, оглянется и скажет: «Здравствуй, красна Девица, что-то мне твой лик знаком. Из каких бу-дешь?».
– А я что отвечу?
– А ты с поклоном…, нет, лучше с реверансом: «Разрешите представиться. Вишняковой Дарьей меня зовут».
– А он?
– А он призадумается и воскликнет: «Никак, Вишенка!?»
– Мам, я так хочу его видеть, хоть минуточку, или по телефону голос услышать.
– И что тебе это даст? На минуточку станет легче, а потом снова грудь заболит, заноет пуще прежнего. Давай-ка ты лучше вставай, пойдём чаю с мятой попьём, потом, глядишь, и аппетит появится…
* * *
«Крик залётного гуся слышу,
Вижу яшмовой тучи следы.
Снова снег осыпает крыши,
Из курильницы тянется дым.
Птица-феникс – заколка резная,
И на ней отраженье свечи.
Отчего – я сама не знаю, –
Радость в сердце ко мне стучит.
Где-то звуки рожка на рассвете
Ускоряют утра приход.
Ковш с Тельцом в час урочный встретить
На востоке заря встаёт.
Ни цветочка нигде не видно,
Только знаю: весна в пути.
Ветер западный – так обидно –
Холодам не даёт уйти» .
Стихи Ли Цинчжао (1084–1155).
– Да, мама, слушаю.
– Ты не забыла, что сегодня идёшь на пленэр? Звоню, чтобы раз-будить: ты сама просила.
– Нет, мам, не забыла. Я не сплю.
– Смотри, не подводи человека. Дядя Витя ждёт тебя на берегу. Да! Куртку возьми с собой. Пожалуйста, не простудись. По утрам теперь холодно.
– Спасибо, мама, не беспокойся. Пока! Позже увидимся.
Уже четыре, тридцать! Сегодня она уж точно не проспит, специально не ложилась. Всё необходимое собрано, уложено: планшет, бумага, банка для воды, кисти, краски…. Всё на месте. Пора выходить.
Воздух чистый и довольно прохладный, напоминающий о приближении осени, аж кожу покалывает! Даша набрасывает на плечи штормовку, мысленно благодарит мать за то, что надоумила захватить её с собой, и легко бежит по тихой улочке безмятежно спящего города. Вслушивается в звуки уходящей ночи. Деревья стоят, не шелохнутся, словно затаили дыхание, только в кустах сверчки старательно выводят мелодию своей бесконечной песни. Ещё ничто не предвещает наступление нового дня.
Вот ветерок доносит с реки приятную свежесть. Чувствуется за-пах воды, речного песка, лодок с их просмолёнными боками. Но настоящий пир красок, звуков и запахов начнётся с восходом солнца. Одна-ко, уже рассветляется: в небе появилась едва заметная синева. «Успеть бы теперь, поработать!»
– Доброе утро, дядя Витя!
– Доброе, доброе. Забирайся в лодку. Сейчас отплывём метров на пятьдесят, оттуда хорошо весь берег будет видно.
Лодка скользит по гладкой воде, слышно, как капли с вёсел па-дают обратно в воду. Так бы и плыть!
– Тишина-то, какая!
– Смотри! Занимается!
– Вовремя я здесь оказалась.
Она берёт лист бумаги, переваливаясь через борт, всей его плоскостью касается поверхности воды. Нет, не переувлажнила, в самый раз. Быстро водит широкой кистью по влажному листу, пытаясь схва-тить цвет зари. Осветился край неба…, розовые облака обрели золотую каёмку…, показался краешек солнца.
– Боже, какая красота! Какая нежность вокруг! Спасибо, дядя Витечка, что взял меня с собой.
– Рисуй, что мне жалко?
– Как скоро всё меняется…. Ой, мамочка, не успеваю…. Как оно оказывается быстро встаёт!
– Вот так и жизнь быстро пролетает, не успеешь на ноги встать, уже вечер, – ворчит дядя Витя, ловко цепляя червя на крючок.
В ход идёт второй лист, третий. А солнце уже – в полный рост! «Вот Оно какое! и так близко! На тесных улицах такого не увидишь, – проносятся мысли одна за другой. – Эти подъёмные краны в контражу-ре получаются. Всё горит! Кажется, успела, ухватила!».
Листы разбросаны по дну лодки. Один лилово-розовый, на другом слабая синева, вон тот – голубой с золотом, а на этом силуэты застыли на фоне слоистого янтаря. Сколько красок, от золота до бирюзы, но что это по сравнению с живой лазурью неба и воды!
– Плоховато, – вдруг говорит дядя Витя.
– Что плоховато? Не нравятся мои наброски?
– Ветерок поднимается, вот что плохо. Видишь, рябь по воде по-шла, это только начало.
И правда, лодка начинает покачиваться, вода плещется о борт. Надо же, тоже умеет говорить! «Шлёп – шлёп. Шлёп – шлёп».
– Пора, девонька, удочки сматывать. При таком волнении рыба не клюёт. Ты нарисовала, что хотела?
– Написала, дядь Вить. Надо всё в папку сложить аккуратненько. Ещё раз спасибо, что взял меня на рыбалку.
– Да, какая это рыбалка. Я вон за тебя переживал. А рыба, она умная, чувствует, что я больше тобой занят, плывёт себе мимо. Смеюсь! В другой раз порыбачу. Ты теперь, когда к матери приедешь?
– Должно быть в следующем году. Но тогда мы уже маслом писать будем. Там спешить не надо.
– Давай, девонька, учись. Рисовать не каждый умеет. Это тебе не рыбу ловить. Отец твой вот также, бывало, с красками не расставался. Всё по клеткам рисовал – старые картины копировал. Мастер был!
– Мам, это ты?
– Я, дочка, я. Ты уже дома? Написала свои этюды или опять про-спала?
– Уже вернулась, мам. Даже подремала немного.
– Ну, поспи ещё, пока я кашу сварю. Проголодалась, небось: на воде-то всегда есть хочется.
– Да не прочь бы твоей кашки поесть, уж очень вкусная она у тебя получается!
– Облизываешься!? Тогда накрывай стол, а я в миг управлюсь.
На столе появляются тарелки, сахарница. Пока мать возится у плиты, дочь аккуратно отрезает два больших ломтя от круглого хлеба, смазывает их сливочным маслом, укладывает на блюдце.
– Ах, какой запах! Снова с мятой чай завариваешь? – грустно спрашивает она мать. – Как дома хорошо! Сколько мне ещё деньков осталось погостить у тебя, три, четыре? Замечательно, что в июле и августе по 31 дню. На целых два дня лето дольше длится!
– Зря ты, дочка, уехала так далеко. Могла бы и в своём городе учиться. Учителя везде одинаковые. Или ты… его забыть не можешь? – мать с беспокойством взглянула на дочь. – Ты его так и не забыла…
– Как, забыть, мама? Вот тут болит, – Даша положила руку на грудь, – что с этим поделаешь?
– Да ведь он почти на десять лет старше тебя, старик совсем! Ты пойми: он со своей девушкой два года встречался, а ты ему, можно сказать, почти женатому человеку, как снег на голову свалилась. Правильно она сделала, что не отпустила его, и всё ему простила. Она женщина умная. Но сколько она бедная из-за вас претерпела… Он то-же…, о чём думал? Лучше бы я тогда не отправляла тебя в этот лагерь. Будь он неладен.
– В любви, мам, не думают, – горестно вздохнув, ответила дочь.
– Не думают, это ты верно говоришь. Но ты всё-таки постарайся выбросить его из головы, займись ещё каким-нибудь интересным де-лом. А доброго человека обязательно встретишь, он ведь не один такой хороший на белом свете...
– Спасибо, мам. Всё было вкусно. Я помою посуду, а ты ложись, с ночи всё-таки пришла.
– Не беспокойся, голуба моя, спать вроде не хочу. Удалось часок подремать, пока работы не было.
– И как можно выспаться за час, да ещё, лёжа на стульях, не понимаю.
– В нашем возрасте долго спать не приходится, нужно ещё многое чего успеть: увидеть, пережить, осмыслить. Да и организм это давно усвоил: чуть засну, и вроде уже выспалась…
* * *
«Моя душа – глухой всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая.
Отраднее всего моим мечтам
Прекрасные чудовища Китая.
Дракон – владыка солнца и весны,
Единорог – эмблема совершенства,
И феникс – образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска и блаженства.
Люблю однообразную мечту
В созданиях художников Китая,
Застывшую, как иней, красоту,
Как иней снов, что искрится, не тая.
Симметрия – их основной закон.
Они рисуют даль – как восхожденье,
И сладко мне, что страшный их дракон –
Не адский дух, а символ наслажденья.
А дивная утонченность тонов,
Дробящихся в различии согласном,
Проникновенье в таинство основ,
Лазурь в лазури, красное на красном!
Константин Бальмонт «Великое ничто».
– Откуда запах мяты?
– Мы Вас разбудили? Извините: нам скоро выходить, а за окном всего лишь плюс пять. Вот и решили на дорожку горячим чайком зарядиться. С нами не желаете?
– А он с мятой?
– Говорят, в небольших количествах она очень полезна, особенно ближе к вечеру: успокаивает и от головной боли помогает.
– А ещё, служит сохранению остроты мысли и работоспособности.
– Спасибо, будем знать… Кажется приехали. Ну, нам пора. Как говорится, счастливого Вам пути. А мы уже дома!
Дверь закрылась. Придерживая шторку, Даша прильнула к окну, всматриваясь вдаль. Вокруг пустынно. За перроном сплошная тьма. Людей не видно: всех уже встретили и проводили. Что-то сердце за-волновалось…. Так всегда бывает, когда уезжаешь или возвращаешься.
Поезд медленно тронулся. Колёса начали отсчитывать километры. Сон уже не идёт, мысли текут в сторону дома, к работе.
Самая благоприятная обстановка для размышлений – это дли-тельная поездка. Под мерный стук колёс воображение выдаёт материал, хранящийся в глубинах памяти. Бывает, что воображаемое перемежается со сновидением, потом трудно разобрать, где заканчивается одно и начинается другое.
Неожиданно к песне колёс добавляется шум за дверью. Вот она открывается: в светлом проёме появляются люди. Они проходят на свои места: один, два, три…. Два маленьких человечка, один большой.
– Зажгите свет, не стесняйтесь, на то и транспорт, и остановки, чтоб одни выходили, другие заходили, – настаивает проводница.
Даша отворачивается к стене до того, как включили ночник. «Меня нет, я ушла, я сплю, – говорит она себе, – могут спокойно располагаться».
– Пап, а этот человек спит?
– Спит, сынок, поэтому тихо раздевайтесь и полезайте наверх.
– А ты, где будешь спать, внизу?
– Я здесь, на нижней полке устроюсь. Давай я тебе помогу.
Снова слышится голос проводницы: «Чай пить будете, поди, не ужинали? Заодно и согреетесь».
– Нет, нет. Мы пока по всем вагонам до своего места добирались, разогрелись. Да-а, чуть не опоздали! Вот ведь как бывает…
– Ну, располагайтесь удобнее. Спокойной ночи.
– Спасибо, спасибо. И Вам спокойной ночи, то есть спокойного дежурства.
Наконец, новые попутчики угомонились. Не прошло и четверти часа, как все уже видели сладкие сны…
Пробудились рано.
«Видимо, в садик привыкли вставать спозаранок. И кто эти садики выдумал. Тащат мамаши туда по утрам своих полусонных малышей и в дождь, и в мороз. Только психику детей разрушают. Хорошо, у меня бабушка была! Спи себе, сколько хочется, пока с кухни каким-нибудь ароматом не потянет: вкусный завтрак готов! Эх! Где ты моя кашка-малашка!».
– Пап, а мы будем завтракать, когда она проснётся?
– Подождём немного, – шепчет отец, – одним как-то неудобно.
«Что ж, придётся вставать, а то этот интеллигентный папаша за-морит своих детей голодом», – решает попутчица, открывая глаза.
Принимает позу «сидя» и вдруг замечает, что все трое соседей по купе смотрят на неё. Две пары глаз сверху – детские глаза! Внимательные, озорные! Такие глаза не предадут, не обманут, не разлюбят. Тре-тьи – напротив, рассматривают её с неподдельным интересом, потом, вдруг смущённо прячутся под очками.
– Доброе утро. Будете с нами завтракать, стол уже накрыт?
– Ура, – раздаётся сверху, – наконец-то можно говорить по-человечески!
– По-человечески, это как? – спрашивает другой детский голос.
– Не шёпотом, значит, – объясняет первый.
Сначала молодая женщина пребывает в невесомости, потом по-степенно приходит в себя: перед нею сидит тот, кем последние лет пятнадцать-двадцать заполнено всё её существо.
– Да-да, конечно, я только умоюсь.
Берёт косметичку, полотенце, выходит за дверь. Ноги ватные, хватается за поручень, стоит у окна…
Стол действительно накрыт к завтраку: чашки и стакан наполнены душистым чаем, в центре стола бутерброды, фрукты.
– Присоединяйтесь.
– Спасибо, – Даша достаёт лимон в сахаре, коробочку конфет – морские камушки, изюм и грецкие орешки. – Приятного аппетита, и вы угощайтесь, пожалуйста.
– Из отпуска возвращаетесь? – интересуется отец семейства.
– Да. Из путешествия по Китаю, а вы?
– У сестры гостили недельку. В совхозе с семьёй живёт. Пообещал как-то своим сыновьям сельскую жизнь показать, теперь вот, полные впечатлений, домой путь держим.
– И что же интересное запомнилось, – обращается она к детям.
– Мы ходили на ферму, видели, как доят коров. Наблюдали за поросятками. Их так много у каждой матери, – вступает в разговор старшенький.
– Наверное, штук по одиннадцать или даже по двенадцать! – добавляет младший.
– Ещё видели, как телят из ведра молоком пополам с водой поят. Лоб им грязью мажут, чтоб во второй раз к ведру не пристраивались.
– Если сунутся, их палкой по лбу. Хорошо хоть, палка резиновая, как у милиционера, – с горечью замечает младшенький.
– Их так жалко, – с тем же чувством заключает старший.
«Вот так ответ! Хоть плачь! – подумала она, глядя на детей. К горлу подступил ком. Справившись с собой, после некоторой паузы со-всем тихо спросила, – А сами-то молока досыта напились, пока у тё-тушки жили?»
– Они всё больше чёрную смородину собирали. Идут в конец двора, понятно зачем, – поедят; назад возвращаются, снова у куста притормаживают. Молоко соседка каждый вечер по бидону приносила. Я с ней договаривался, думал, пусть пьют, сколько хотят. Ничего подобного – закормленные! А Вы чем занимаетесь, в смысле работы?
– Преподаю, пишу.
– Сейчас попробую предположить, что Вы пишите. Пожалуй – стихи! Правильно?
– Правильно. Почти! В основном пишу статьи, иногда рассказы, ещё реже – диссертации, в общем, как положено – две.
– Да-а, промахнулся. Но зато могу с уверенностью сказать, кто Ваш любимый поэт… Константин Бальмонт. Нет, скорее, Волошин. Да, Максимилиан Волошин, точно!?
– Точно. Как Вы догадались?
– Очень просто, я же экстрасенс!
– Малыш, слышал? Наш папа – экстрасенс!
– Да слышу, слышу, перелезай ко мне, смотри, что у меня есть.
– Осторожно, сынок….
– Не беспокойся, пап, я аккуратненько, – уверяет один из детей.
– Я в молодости сам предпочитал стихи этих поэтов. Помните у Волошина:
Я ждал страданья столько дней
Всей целостью несознанного счастья.
И боль пришла, как тихий синий свет
И обвилась круг сердца как запястье.
Желанный луч с собой принёс
Такие жгучие мучительные ласки.
Сквозь влажную лучистость слёз
По миру разлились невиданные краски…
– Можно я? – быстро проговорила она, пока он сделал паузу,
И сердце стало из стекла,
И в нём так тонко пела рана:
«О, боль, когда бы ни пришла,
Всегда приходит слишком рано!»
– Да. Жизненные стихи. А Вы, какие рассказы пишите, можно по-любопытствовать? Вот последний, например, о чём или о ком?
– Об одной женщине. Моя героиня лишилась близкого человека. Сначала очень мучилась, потом жизнь вовлекла её в такой водоворот событий, со всей их непредсказуемостью, что не заметила, как обиду, словно потоком, унесло…
– Смотри, Малыш, смотри – кони пасутся! Какое огромное пастбище! А откуда там ручеёк взялся?
– Это родник, наверное, – поясняет отец, потом, обращаясь к собеседнице, продолжает. – Представьте: не далее, как вчера утром, эти путешественники, отправлялись в старом дырявом тазу искать начало речки!
– Нет, пап, в тазу дырок не было, просто он был немного ржавый, – вносит поправку старший мальчик.
– Пап, посмотри на то облако, оно, кажется, преследует нас. Я уже давно за ним наблюдаю, – слышится голос младшего.
– Видимо, оно пытается передать тебе чей-то привет.
– А, если я приму привет, оно отстанет от поезда?
– Попробуй, помаши ему рукой, сам увидишь.
За окном ещё стоит лето, хотя зной уже давно сдал свои позиции. Природа ещё не готова к резкой смене температуры, но накануне синоптики передали штормовое предупреждение о том, что ночью будет похолодание. Откуда-то прилетел порывистый ветер, принёс с собой преждевременную прохладу. Но наперекор ему, трава ещё шелковистая, ей нипочём даже морозный иней, он делает её только краше; де-ревья близкие – в ещё пышном желтовато-зелёном наряде, те, что у горизонта – в серо-голубой накидке; а небо – светлое, ясное, с бегущими облаками.
– Папочка, а где находится урочище? – не унимаются дети.
– Надо внимательней всматриваться в пейзаж. Если увидишь не-большой участок местности, непохожий на окружение, это и будет урочище. Болотце среди леса, лесок посреди поля. Я же вам читал про «заколдованную» поляну. Помните, как опасно принять бездонное озеро за цветущую лужайку. Такой изумрудно-зелёный ковёр, усыпанный белыми кувшинками да жёлтыми купавками, даже заяц за версту обегает. Если кто ступит на него ненароком, сгинет навсегда… Давайте лучше загадки отгадывать.
Дети мгновенно уселись поудобнее, сосредоточились, было вид-но, что они привыкли вникать в вопросы, и ещё с большим желанием любят искать на них ответы.
– Вот слушайте: «На сучках висят шары – посинели от жары. Синий мундир, тёплая подкладка, а в середине сладко»?
– Это из какой области знаний? – с нарастающим интересом по-просил уточнения старший мальчик.
– «Ягоды, фрукты, овощи».
– Повтори ещё раз. А-а, так это же – черная слива, правильно?
– Совершенно верно. Вот ещё загадка: «Длинноножка хвалится – я ли не красавица. А сама-то – косточка да красненькая кофточка»?
– Знаю! Малыш, твоя очередь отвечать. Ягода такая, на длинной, тоненькой ножке… или сразу две ягодки! – подсказывает старший, вы-разительно демонстрируя жестами ответ на загадку.
– Это – черешня, точнее, вишня, – не торопясь, отвечает тот.
– Пап, ещё загадку, пожалуйста! – просят дети, охваченные неуёмным желаньем искать и находить правильные ответы.
Но он не слышит их: ушёл глубоко в себя. Через несколько мгновений обращает взор в сторону соседки – она подхватывает этот взгляд, словно эстафетную палочку, и спокойно произносит:
– Следующая загадка для всех: и больших, и маленьких: «Оно – соку спелого полно, так свежо и так душисто, так румяно, золоти-сто, будто мёдом налилось, видны семечки насквозь»?
– Надо же, Александр Сергеевич! «Сказка о мёртвой царевне…». Господи, как просто! – произносит отец, наконец-то, выйдя из забытья. – Пойду, пройдусь, ноги, похоже, затекли. – Затем, словно спохватыва-ясь, спрашивает, – Эй, там, наверху, в туалет не желаете? Слезайте, и вам надо немного подвигаться.
«Какие смышлёные дети! – Подумала Дарья. – Тот, что постарше, худенький, с большими ресницами, похожий на девочку, очень умный ребёнок. Вундеркинд, наверное. Младший, пухленький, вроде сдобной булочки, – настоящий философ! Говорит мало, но обдуманно, выражает мысль сложными предложениями»! – Размышления прерывают сдержанный смех детей и шум открывающейся двери.
– Ну, как, удобно ходить по движущемуся поезду?
– Нет, лучше мы в окно смотреть будем, согласен, Малыш?
– Согласен.
– А хотите, я расскажу вам, историю о двух мальчиках, которые одни, без взрослых, странствовали по миру. У меня это неплохо получается?
– Хотим!
– Очень хотим.
– Тогда садитесь удобнее: история длинная.
Отец, видя, как малыши, готовясь слушать, усаживаются на его месте, взял книгу и забрался на верхнюю полку.
– Это рассказ о детях, которые скитались по свету в поисках своего дома, своей родины. Когда-то они жили вместе с родителями в маленькой стране, в которой озёр было больше, чем самой земли. В озерах водилась рыба, её было видимо-невидимо, а на земле выращивали хлеб, который потом превращался в мягкие, вкусные лепёшки.
Пришли однажды в этот край чужеземцы, чтобы присвоить себе все эти богатства. Многие люди тогда погибли в боях, многих увезли на чужбину. Так вот мальчики и потерялись.
Но они всегда помнили, что у них есть свой Дом: во дворе – колодец, в который по ночам заглядывают звёзды, а возле него – высокое дерево, берёза. Когда-то они любили наблюдать, как ветер играет в её пышных ветвях, а птицы отдыхают в жаркий полдень…. Как только братья немного подросли, поблагодарили людей, приютивших их, и от-правились в далёкий путь, искать родные края. Дорога была длинной, опасной, они могли попасть в руки разбойников или повстречаться с дикими зверями, но у них была цель – вернуться домой, поэтому все страхи отступали.
Сначала нужно было найти страну, жители которой говорили бы на их языке. Затем отыскать озеро, на крутом берегу которого стоит дом, а рядом с ним высокая берёза. Так они шли и шли, скрываясь от ветра в пещерах, прячась от дождя под кронами деревьев. В тёплое время года ночевали в лесу, где мягкий мох служил им постелью, а небо – одеялом. От холода и голода их выручали сердобольные люди, делясь с ними скромной едой, оставляя у себя на ночлег.
Прошло два года. Однажды, к вечеру, на высоком берегу озера мальчики заметили берёзу в весеннем уборе, зашли во двор, надеясь, найти там приют. Навстречу им вышли мужчина и женщина, ещё не ста-ренькие, но видно было, как безутешное горе проложило морщинки на их лицах. Дети сразу узнали в них родимых матушку и батюшку. Радости не было конца!
Когда наступили сумерки, мальчики вместе с родителями вышли на берег полюбоваться звёздами, купающимися в водах озера, послушать, как играет и плещется рыба, вдохнуть ароматный запах цвету-щей земли, и удивились тому покою, который исходит от тихой материнской песни и её тёплых, ласковых рук.
Насмотревшись на красоту родного края, испив чистой, прозрачной воды из колодца, что выкопал отец, братья почувствовали, как вы-росли в них силы, теперь они могли стать своему батюшке и матушке настоящими помощниками, а своей родине храбрыми защитниками (По рассказу Ц. Топелиуса «Звезда и берёза»).
И у нас под окном растёт огромное дерево. Пап, как оно называется?
– Акация.
– Оно даже выше третьего этажа! А, когда дует ветер, оно ветка-ми стучит в окно! – откликнулся на рассказ старший мальчик.
– Пап, а в этих лесах дикие звери водятся? – заинтересовался малыш, указывая на окно.
– Дикие животные сейчас живут в заповедниках, которые люди специально создали, чтоб в них подкармливать слабых детёнышей и следить, чтоб браконьеры им не навредили.
Ребятишки, что, затаив дыхание, только что слушали рассказ о скитаниях маленьких путешественников, теперь снова атаковали отца своими вопросами. И он всякий раз внимательно выслушивал ребёнка, затем сосредотачивался, давая ответ: по сути, каждый раз подробно рассказывал или приглашал детей к размышлениям о вещах ещё не-знакомых им. Такое отношение к мальчикам не стало для неё откровением: она довольно хорошо знала этого человека. Сегодня в ней рож-далось новое чувство к нему, и она пыталась сформулировать его.
После обеда, когда дети уснули, он, не торопясь вышел из купе. Прошёлся вдоль вагона туда, обратно, постоял у окна, потом, чуть при-открыв дверь, глядя прямо в глаза замечательной рассказчице, прого-ворил вполголоса:
– Иди ко мне… Ну здравствуй, Вишенка!
В тамбуре хлопнула дверь, кто-то, покачиваясь из стороны в сторону, шагал вдоль вагона. Они, отпрянув в разные стороны, всё ещё держались за руки.
– Ты хорошо выглядишь. Ещё краше стала. Если б не сердце, не узнал бы. Оно подсказало. Я, когда утром тебя увидел, у меня перед глазами в одно мгновение вся наша любовь пронеслась…. Свадьбу свою вспомнил. – Он, молча, прошёлся взад-вперёд.
– Свадьба весёлая была?
– Я тогда не переставал о тебе думать, ждал: вот-вот появишься. Не появилась…. Впоследствии узнал, что ты уехала в столицу, посту-пила учиться.
Он говорил короткими фразами с небольшими паузами, голос при этом был тихим и ровным.
– Я тогда запил. И знаешь, сколько не пил, не мог захмелеть…. Супруга долго болела. За ней стал ухаживать, так потихоньку отвык. Хорошо, что не успел втянуться. А совсем недавно, представляешь, под старость, бог дал нам детей. Сначала одного, через два года другого…. Она много молилась. – Последнюю фразу он произнёс задумчиво, будто для себя. – А я не раз мысленно просил у тебя прощенья.
– Я слышала твою молитву.
– Что ты говоришь? – он взял её за руку. – Ты вспоминала обо мне?
– Посмотри на эти поля, – задумчиво сказала она, поворачивая голову к окну. – Они устали за лето, теперь будут отдыхать до самой весны. Как мудро всё в природе устроено: расцвет и спад, рождение и умирание, время сеять и время собирать урожай. Есть в этом порядке величайшая мудрость и удивительная гармония…. Ты о чём-то спросил? Я слушаю тебя.
– Как ты живёшь? Что путешествуешь, понял. Ты счастлива в браке?
– У меня его нет, и не было никогда, – ответила она, высвобождая руку.
– Ты не вышла замуж, почему?
– Просто так. Ты сейчас подумал, из-за тебя, ведь так?
– Обрати внимание, это не я сказал.
Поезд заметно сбавил ход. Медленно подплывал перрон какого-то небольшого уютного местечка, издалека казавшегося одним большим садом.
– Та-а-ак, постельное бельё сдали? Готовимся к выходу, – раз-дался резкий голос проводницы.
– Сколько здесь стоим?
– Стоянка поезда десять минут.
– Подожди, я сейчас. – Быстрой походкой он вышел из вагона и затерялся в толпе. Она успела разглядеть его спину, когда-то она была для неё символом безопасности и надёжности…
По перрону бегали одни люди, безмятежно прохаживались другие. Одни продавали, другие покупали, но все торопились успеть за не-сколько минут решить неотложные на этот момент дела.
Через минуту после того, как поезд тронулся, его лицо с сияющими глазами показалось у титана с горячей водой. Он шёл по узкому проходу, чуть сгорбившись, прижимая к груди старый потёртый пакет с крупными красными яблоками.
– Вот! Вишни в это время года не плодоносят, зато на фрукты сегодня большой урожай.
– Спасибо, – сказала она с нарочитым безразличием в голосе, – отдай мальчикам, они, должно быть больше обрадуются.
Только он попытался открыть дверь, как пакет порвался и яблоки покатились по ковровой дорожке, догоняя друг друга.
– Что за ерунда. Хотя, стоп! Ты же не ешь красивые яблоки, – он сделал акцент на слове «красивые», – ты по-прежнему ими только любуешься!?
– А ты по-прежнему не умеешь танцевать, и, как всегда, рассказываешь байки, собирая вокруг себя толпы поклонниц?! – почти скороговоркой парировала она. – Я сейчас принесу цельный.
Пока она доставала из сумки новенький пакет, ему удалось с по-мощью других пассажиров собрать все яблоки и вновь рассыпать их теперь уже на своей койке.
– Ты взрослый человек, а запрыгиваешь в поезд, как мальчишка, почти на полном ходу. Или у тебя врожденная потребность в адреналине?
– Да и ты не ребёнок, а совсем не думаешь о своём будущем. Ты, когда собираешься детишек заводить, в пятьдесят? – на этот раз воз-мутился он.
– Тихо! – приложив палец к губам, прошептала она, – давай выйдем…. Как ты меня назвал, пригласив сюда?
– Прости, я невольно распалился.
– Я о другом. Меня давно ни одна живая душа так не называла. Приятно нырять в прошлое, где тебя все любят. Ты вернул меня в наше лето. Колхозный сад, где мы собирали вишню. Деревья, ветви которых свисали до самой земли…
– Ты думаешь, никто не заметил, как мы целовались под одним из них?
– Теперь это уже не важно.
– Ты в своём сарафане сливалась с цветом ягод.
– Я помню, какого цвета были наши руки и губы. Спелую вишню я отправляла в корзину, а слегка подсохшую и очень сладкую клала в рот.
– А я тогда выбирал самые крупные ягоды и вешал на тебя вместо украшений…. Постой, да у тебя новая причёска?! – неожиданно за-метил он, будто сделал важное открытие. Его горячее дыхание обо-жгло её лицо.
– Я звонила после свадьбы, хотела услышать тебя, но к телефону всегда подходила твоя жена, – сказала она, придавая голосу как можно больше холодности, тем самым пытаясь охладить его пыл, нарастающий со скоростью мчавшегося поезда.
– Мы оба догадывались, что это ты молчишь в трубке. Она деликатно уходила в сторону, а я не хотел давать тебе пустую надежду.
Он отпрянул к закрытой двери купе, выпрямился, послушно опустил руки.
– Ты, по-прежнему учительствуешь?
– Сею «разумное, доброе, вечное».
– Также в школе?
– Я люблю этот непоседливый народ. Сейчас их у меня – 716 человек, плюс ещё два человечка, которых ты здесь видишь!
– А ты совсем не старый: у тебя даже ни одной седой волосинки нет.
– Мне теперь нужно быть молодым. Видела, какую ответственность на себя взвалил. Им ещё только пять и три. Но я их так воспитаю, чтобы в случае чего, не потеряли жизненных ориентиров. Так что ты, глядя на меня, не задерживайся с этим делом, – со смешинкой в голосе пригрозил он.
– Я приняла к сведению. Кстати, рада была, наконец-то, поговорить с тобой. Даст бог, ещё свидимся…
Она первой вышла из вагона, ей предстояла пересадка на другой поезд; с лёгкой поклажей шла быстро, не оглядываясь. Впервые за долгие годы она почувствовала себя свободной. Ощутила в себе такую лёгкость, что хотелось не идти, а бежать босиком по этому перрону, по траве, по облакам….
А он заботливо проверил, насколько тепло одеты мальчики: было довольно прохладно. Попробовал поискать её взглядом. Ему показа-лось, что, уходя, теперь она оставила его одного в бесконечно хрупком пространстве человеческих чувств.
Успокаивало лишь то, что они оба причастны к великому таинству, которое на время соединяет людей одним глубоким чувством, чтобы потом, будучи преисполненным им, осознавать все оттенки человеческих отношений, все бесчисленные краски бытия.
– Папочка, ты такой грустненький, тебе плохо?
– Пап, ты не переживай, мы не скажем маме, что ты обнимал эту женщину. Она хорошая. Нам понравилась!
– Мама тоже хорошая…
– Я сам попрошу у неё прощения, не волнуйтесь, деточки. Она по-дарила мне вас, это ли не великая благодать для одинокого человека…
* * *
«Каждый день судьбу благодарю.
Каждый вечер подвожу итоги.
Не сверяюсь по календарю,
Дорожу сегодня очень многим.
Всё закономерно и светло.
Всё зачем-то было очень кстати.
То, что опалило – не сожгло.
То, что было болью, стало статью.
Кто ушёл, тот должен был уйти.
Кто нашёлся – значит, так и надо.
Ветрам дуть, а солнышку светить.
Самым близким быть со мною рядом.
Провожать, встречать, учить, жалеть,
Обнимать, лелеять, быть построже.
Знать, что ты на этой же земле,
Зыбкость мира, ощущая кожей».
Стихи Марины Цветаевой.
Произошло событие, которое осветило всё пережитое светом радости и проложило дорогу в новую жизнь, ещё пока неизвестную, но уже без него. Правда, он взял с неё клятвенное обещание, что она напишет ему «До востребования». И она обязательно напишет и уже даже знает, что именно:
«…Эта неожиданная встреча – подарок судьбы. Была без-мерно рада увидеться с тобой. Я часто думала о том, где и как произойдёт наша встреча, что я при этом почувствую и что скажу. Фактически, поэтому начала писать рассказы. В них проигрывала самые разные сценарии. Но в действительности всё произошло незатейливо, непринуждённо, просто, как в жизни.
У тебя замечательные мальчики, хорошо воспитанные дети! Уверена, что и жена от тебя без ума: об этом я сужу по вашим чистым наглаженным вещам. Я бы не смогла так заботиться о тебе. У меня очень много работы. Да и готовить я не люблю, очевидно, боюсь, что еда будет слишком вкусной, как у моей мамы, и тогда мне себя не удержать. Буду беспрестанно есть, есть и есть, пока не превращусь в большой розовый шарик.
Теперь я думаю: всё то, что с нами случилось тогда, должно было случиться. Это – незабываемый урок. Желание доказать, что я достойна тебя заставило меня много работать над собой. В общем-то, я живу наполненной событиями жизнью.
Однако, ты вновь заставил меня серьёзно задуматься о себе, точнее, о своём будущем. С годами человек всё больше нуждается в участии. Жить в старости без опоры на близких, довольно трудно. Ты, безусловно, прав: нужно время, чтобы поднять детей, успеть, как следует поставить их на ноги.
Есть человек, который давно зовёт меня замуж, я, пожалуй, отвечу ему согласием. Надо полагать, это произойдёт в ближайшее время…».
Подписываться она не станет. Уже давно у неё появилась привычка, рисовать на всём, что под руку попадёт, две вишенки под одним листочком. Недавно кто-то из студентов, заметив часто мелькающий рисунок, похожий на знак, спросил: «Это – Ваш экслибрис?».
Так и он догадается от кого это письмо.